В
темноте у окна,
на краю
темноты
полоса
полотна
задевает
цветы.
И, как
моль, из угла
устремляется
к ней взгляд,
острей,
чем игла,
хлорофилла
сильней.
Оба
вздрогнут — но пусть:
став
движеньем одним,
не
угроза, а грусть
устремляется
к ним,
и от
пут забытья
шорох
век возвратит:
далеко
до шитья
и до
роста в кредит.
Страсть
— всегда впереди,
где
пространство мельчит.
Сзади
прялкой в груди
Ариадна
стучит.
И в
дыру от иглы,
притупив
острие,
льются
речки из мглы,
проглотившей
ее.
Засвети
же свечу
или в
лампочке свет.
Темнота
по плечу тем,
в ком
памяти нет,
кто, к
минувшему глух
и к
грядущему прост,
устремляет
свой дух
в
преждевременный рост.
Как
земля, как вода
под
небесною мглой,
в
каждом чувстве всегда
сила
жизни с иглой.
И,
невольным объят
страхом,
вздрогнет, как мышь,
тот, в
кого ты свой взгляд
из угла
устремишь.
Засвети
же свечу
на краю
темноты.
Я
увидеть хочу то,
что
чувствуешь ты
в этом
доме ночном,
где
скрывает окно,
словно
скатерть
с
пятном темноты, полотно.
Ставь
на скатерть стакан,
чтоб он
вдруг не упал,
чтоб
сквозь стол-истукан,
словно
соль, проступал,
незаметный
в окно,
ослепительный
Путь —
будто
льется вино
и
вздымается грудь.
Ветер,
ветер пришел,
шелестит
у окна.
Укрывается
ствол
за
квадрат полотна.
И
трепещут цветы
у него
позади
на краю
темноты,
словно
сердце в груди.
Натуральная
тьма
наступает
опять,
как
движенье ума
от
метафоры вспять,
и
сиянье звезды
на
латуни осей
глушит
звуки езды
по
дистанции всей.
Комментариев нет:
Отправить комментарий